Профессор Евгений Иванов: «Сверхзадача учителя — найти в ученике что-то хорошее и сделать так, чтобы этого стало больше»
Доктор педагогических наук Евгений Иванов по первому образованию инженер-механик. Он стал учителем истории, работал в школе, а потом ушёл в высшее образование и начал преподавать в Новгородском университете. Профессор объяснил, почему при подготовке учителей особенно важно живое, эмоциональное общение, рассказал о своём выборе профессии, проблемах молодых специалистов и современных студентах.
— Какие уроки получили педагоги в 2020 году? Чему научила ситуация с пандемией?
— Стали больше ценить живое общение как между коллегами, так и со студентами. Сейчас, когда увидишь студентов, радуешься, настроение поднимается. Освоили информационные технологии, мы разрабатываем курсы дистанционного обучения, — это большой опыт, достижение, мы чувствовали рост.
В первых университетах были два основных вида преподавания — лекции и диспуты. На лекции профессор стоял с книжкой, читал и давал комментарии. Зачастую книжка была только у него, он был единственным источником знаний. Мы живём в век информации, поэтому лекции остались, но функция преподавателя меняется. Сегодня, если преподаватель в вузе или в школе будет считать себя истиной в последней инстанции, то это будет выглядеть глупо. Информации очень много, и всю её усвоить и переварить невозможно никому. Поэтому сейчас на лекциях мы даём какие-то базовые вещи, но больше переходим в сторону комментариев. Потому как студентам разобраться в потоке информации бывает очень сложно.
Лекции, диспуты — это живое общение. Не знаю, как в других специальностях, но педагоги привыкли общаться глаза в глаза, эмоции чувствуем, нам очень важна ответная реакция.
Когда сидим перед компьютером, в зуме где-то лица, где-то аватарки, где-то вообще чёрный экран: нет эмоционального состояния преподавателя, которое помогает работать. Я понимаю необходимость дистанционных курсов, допустим, заочникам они действительно помогают, но что касается зума, это необходимость. Всё-таки я считаю, что это дополнительное к основному образованию, которое должно осуществляться именно в вузе. Тем более, когда мы готовим педагогов. Когда люди с формулами работают, может быть, им всё равно, но нам важно, чтобы было эмоциональное общение.
— На ваш взгляд, какие проблемы в педагогическом образовании стоят наиболее остро?
— Был такой классик в педагогике Ян Амос Коменский. Его портрет должен в каждой школе висеть. Уникальный человек, который в XVII веке придумал классно-урочную систему обучения, прошло 400 лет — лучше никто ничего придумать не может. У Коменского была идея — учить всех всему со всех точек зрения. Мы в этом русле двигаемся. «Учить всех» — эту задачу стараемся решить. Сейчас есть инклюзивное образование, его можно критиковать, но тем не менее люди с особенностями здоровья тоже имеют возможность обучаться.
Тезис «учить всему», на мой взгляд, перевернулся в вопрос «чему учить?». Мне кажется, это один из основных вопросов педагогики сейчас — как школьной, так и вузовской.
В век, когда обновление информации происходит каждые два-три года, вы поступаете на первый курс, а на пятом то, что вам преподавали, уже устарело. Наука развивается. Если идём обычным путём, учебников становится больше, они становятся толще. Мы увеличиваем сроки обучения. Когда-то было четыре года обучения, гимназия семь лет, потом 10-11, в Европе уже 13 лет обучения, к 30 годам только университеты оканчивают. Бесконечно же так не может быть. Сейчас вопрос отбора содержания образования и чему учить — один из основных вопросов педагогики. Для старших классов и студентов на первый план выходят не столько знания, а умение самостоятельно их добывать. Потому как если не научитесь этому, как специалист расти не сможете. Этому надо учить студентов сейчас.
Конечно, много в педагогике вопросов и других. Я считаю, есть проблема адаптации молодых учителей в школе. Помню, наш мэр хвалился, что в нулевые было восемь молодых специалистов, а сейчас 80. Но если через год посмотреть, сколько из этих 80 осталось, то мы увидим, что их мало. В школе очень тяжёлая работа — с детьми, с родителями. Контингент родителей сейчас очень сложный стал. Когда в 90-е годы провозгласили образование сферой услуг, это прочно вошло в сознание людей. И отношение к школе стало другим.
Школа должна быть для ребёнка, это значит, учитель должен быть для ребёнка. Был соцопрос такой, англичане опрашивали учителей и учеников в десяти странах: какими качествами должен обладать настоящий учитель. Назвали 25-26 качеств — примерно одни и те же, только по значимости расположены по-разному. Ответы учителей оказались похожи — на первом месте знание предмета, на втором — умение предмет преподать. Дети поставили знание предмета и умение преподавать на пятое-шестое место. Но на первое место они поставили чувство юмора, на второе — доброту, на третье — любовь к детям и четвёртое — не иметь любимчиков, то есть быть справедливым. Мы учим наших студентов работать для детей, и они с такой направленностью приходят в школу. Я сам работал и понимаю, когда с таким отношением идёшь в класс, а следом за тобой придут авторитарные педагоги, которые уже по 20-30 лет работают, то дети, может, будут к тебе хорошо относиться, но они на уроке будут расслабляться и работать не дадут. Поэтому, в конце концов, встаёшь перед выбором: либо становиться как остальные учителя, либо уходить из школы.
— Молодые специалисты разочаровываются в профессии?
— Не знаю, но не многие удерживаются в школе. Приходит молодой человек, ему, как правило, сразу дают сложные классы, от которых все отказываются. Выплывет, значит, сможет работать, не выплывет…
Раньше наставничество было, сейчас не уверен, что оно есть в полной мере. Сложная профессия просто, это всегда была мужская профессия. И до революции, и до войны большинство учителей в школах были мужчины. После войны пришли женщины.
У нас с советского времени стало так, что это не престижная для мужчины профессия. В первую очередь, конечно, от оплаты труда пошло. Тяжёлая и малооплачиваемая профессия.
Чтобы получать нормальную зарплату, надо либо большую нагрузку иметь, либо стаж, доплаты. Учитывая, что маленькая оплата, мужчины перестали выбирать эту работу.
Мы упускаем парней. У нас сейчас в стране женщин с высшим образованием больше, чем мужчин. С парнями не работают: дома воспитывает мама, в садик приходят, воспитывает тётя, в школе — учительница. Для воспитания парня нужен положительный мужской пример. В семье — отец, учитель — в школе. Когда был в Чехии, приходили в гимназию, спросили, какой там гендерный состав. Половина мужчин, половина женщин. Такого закона нет, но директор старается сделать как в семье. У меня дочка в Германии работает, там классные руководители мужчина и женщина.
— Почему вы пошли в педагогику?
— Я вырос в семье военного. Хотел поступить в лётное, но по здоровью не проходил, поступил за компанию в Политех на специальность «Автомобили и автомобильное хозяйство». Окончил институт, распределение было не ахти какое, написал рапорт в армию. Меня отправили БАМ строить, сложная ситуация была. Я там был командиром взвода. Один раз пришёл в новую часть, а там еженедельно политзанятия по три часа проводились в лесу, в палатке. Думаю, познакомлюсь с солдатами. Замполит прибегает: «К тебе придут сейчас с проверкой». «Какая тема?». «Реформа образования». Я три часа говорил, не имея представления об этом.
Два года отслужил, вернулся. Мой знакомый устроился военруком в школу, и я думал год отдохнуть — после БАМа тяжело было. Начал работать в школе №14. Тогда прошла реформа образования, зарплату учителям повысили. Мне предлагали работу по специальности начальником автоколонны, мастерских за 170-180 рублей, а как военрук я получал 215 рублей. У меня было четыре урока в неделю, и ещё вёл восемь уроков труда — около 300 рублей получал.
Потом поступил на истфак, заочно окончил и работал учителем истории. Интересная работа была. Но чувствовал в 90-е годы, что надо где-то себя искать в новом месте. Как-то зашёл Михаил Наумович Певзнер, пригласил работать на кафедре педагогики. В то время, казалось, немыслимые какие-то вещи — диссертацию писать. Поступил в педагогический университет им. А. И. Герцена. Защитил кандидатскую, потом докторскую. Получалось у меня, нравилось, поэтому остался.
— Какую разницу вы видите между учителем и университетским преподавателем?
— На мой взгляд, учителем тяжелее работать. Работаешь с человеком, который растёт, меняется. Надо быть и учителем, и родителем одновременно. Функция общения совсем другая. В школе ответственность больше. В вузе все студенты взрослые люди, они сами за себя отвечают, если не хотят учиться. А в школе должны стараться. Помню, у нас учительница была, по утрам ходила, хулиганов будила. А когда они приходили с невыученными уроками, просила учителей: «Он на уроке посидит, вы его не спрашивайте». Такие учителя были, старались.
И семьи разные. Раньше в марте всё время проводили перепись. У нас девять общежитий было. Заходишь, спрашиваешь: «А где у вас ребёнок учится?». Показывают, где обувь стоит. То есть даже уголка у ребёнка нет, где он мог бы уроки делать. Там пьянки, гулянки, а потом он приходит в школу, его там начинают шпынять. В школе надо больше заниматься воспитанием, работать с семьями. В вузе этого нет.
Самая большая проблема воспитания, когда ребёнок оказывается между двумя полюсами, когда разные требования. В школе — одно, а в семье — другое. Мы искусственно из него делаем конформиста. Воспитание — совместный процесс родителей и учителей. У классного руководителя должна быть позиция защиты ребёнка. Если ребёнок чувствует, что учитель стоит на его стороне, отношения другие в классе будут. Когда учитель встаёт в позицию и начинает требовать от родителей, это неправильно. Позиция должна быть такой: «Давайте подумаем, как решить проблему. Я со своей стороны могу это сделать. Что вы со своей стороны?». Это нормальная позиция, а не когда родители на школу катят, школа — на родителей. Это только во вред.
— Как вы считаете, учителю нужно выстраивать отношения на равных или быть строгим?
— Что такое авторитет педагога? У нас есть смешение понятий авторитет и авторитарность. Авторитет никому не может быть насильно навязан и не может ничью свободу ущемлять. Зачастую идут простым путём — я у доски стою, мне права даны, я начальник, будьте добры меня уважать. Это авторитарный стиль. А вот авторитет — человек, который приходит, и дети сами его воспринимают и уважают. То есть он личностью своей обеспечивает отношение детей к нему, они его слушаются. Сверхзадача учителя — стать таким авторитетом для учеников. Это, конечно, сложно. Проще просто покомандовать.
— Личность может сформировать учитель? Уроками, общением в школе? Или это происходит стихийно?
— В школе, через уроки — этого мало. Бывает, спрашиваешь у учителя: «Как Петя Иванов?» «Хороший мальчик». «А Петров?» «Троечник». У нас в школе оценка уже даётся как характеристика личности.
Когда я был в Германии, там коллега предложил провести семинар на тему педагогики Антона Макаренко, выделили 28 часов. У нас в 90-е годы Макаренко вообще выкинули из программы, а там его изучают. Почему? Потому что он добился не в теории, а на практике результатов, которых никто не добился из педагогов. У нас ребёнка 10-11 лет могут в спецшколу отправить. У Макаренко были 16-20-летние бандиты, которые участвовали в грабежах и разбоях, алкоголики, проститутки. И большинство стали нормальными людьми. Некоторые потом заслуженными учителями стали, тоже потом работали с трудными детьми.
У Макаренко был принцип «сожжённой биографии». Он никогда не напоминал воспитанникам об их прошлом. Наоборот, старался в каждом человеке найти хорошее. Нет идеальных людей, у кого-то больше хорошего, у кого-то плохого, но в каждом намешано и то, и другое.
В системе воспитания привыкли увещеванием заниматься и на недостатки указывать. Сверхзадача — в каждом найти что-то хорошее и сделать так, чтобы этого стало больше. Дети не всегда могут на уроке себя проявить. Я когда в походы ходил с детьми, хулиганы самые главные помощники были. А когда они на фоне отличников что-то умеют, то стараются это показать, и на них другими глазами начинают смотреть.
— Каким вы видите молодое поколение? Чем, на ваш взгляд, отличаются современные студенты?
— Я в 1992 году пришёл работать в вуз, у меня сначала студенты-биологи были. А потом попросил, чтобы мне давали гуманитариев — историков, филологов. И одно время с историками, философами было общение, парни выступали, спорили, доказывали, мне это было интересно. А сейчас — дал задание, выучили или из интернета взяли, прочитали, а подискутировать уже не получается. Меньше рассуждать, читать стали. Мышление по-другому повернулось.
В чём-то студенты умнее стали, более свободны, мне кажется. Мы закомплексованные люди, у нас в школе и в вузе во многом право на ошибку только учитель имеет. У детей, если ошибёшься, сразу получаешь «двойку» или «тройку». Вопрос задаётся, и боялись руку поднять: «Вдруг ошибусь». Это вбивается, в нас это сидит — боязнь ошибиться. Но человек должен высказывать своё мнение, надо принимать любую точку зрения. И, мне кажется, нынешнее поколение более активное.
