Татьяна Игошева — доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы НовГУ, научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. Мы поговорили о том, как изменилась система высшего образования, почему люди стали меньше читать и из-за чего гуманитарное знание становится менее важным в современном обществе.
— Как вы пришли в преподавание?
— В 1985 году я поступила на филологический факультет тогда ещё Новгородского педагогического института, получила диплом учителя русского языка и литературы. Владимир Васильевич Мусатов предложил мне остаться на кафедре в качестве ассистента, два года я отработала в институте в этом качестве и поступила в аспирантуру педагогического института им. А.И. Герцена в Петербурге. После окончания обучения в аспирантуре, защиты кандидатской диссертации я вернулась в Новгород уже в качестве преподавателя. 2019 год— это уже 30 лет моей преподавательской работы сначала в пединституте, потом в Новгородском университете.
— Что вы думаете о современной системе образования?
— Продолжающаяся реформа высшего образования очень плохо сказывается на результатах этого самого высшего образования.
— Какие минусы вы отмечаете?
—Бюрократизация учебного процесса. Это водопад никому не нужных бумаг. Урезание часов. Когда я сама была студенткой, на курс истории русской литературы первой половины XX века выделялось 72 часа. Сейчас одна часть русской литературы— это 36 часов. То есть урезание вдвое. А на журналистике это даже не вдвое, а вчетверо. Студенты очень проигрывают от того, что мы, преподаватели, можем дать им меньше того, что влезало в прежние учебные планы. Это минус.
Влияет на современный учебный процесс ещё и глобализация, информатизация пространства. Вроде бы хорошо. Для нас, филологов и гуманитариев, — плохо. Культура печатной книги уходит у меня на глазах. Когда я была молодым преподавателем, коридоры нашего старого корпуса были, как птичками, усажены студентами, — на подоконниках в коридоре все сидели с книжечками, читали. Русскую литературу, зарубежную литературу. Причём не 10 книжек к коллоквиуму, который должны сдать обязательно, а списками по 50, по 80, по 100 книжек. Мы, филологи, это прочитывали, у нас даже тени сомнения не возникало, что мы как-то можем манкировать, обойти эти списки: прочитать в кратком содержании. Поэтому всё это, конечно, влияет на конечный результат гуманитарного знания. Оно становится клочковатым, таким коллажным. Я понимаю, что это результат общего изменения, соотношения структуры общества, информационного поля, но все равно печально.
— А каковы достоинства современного образования?
— Доступность информации. Интернет — это не плохо и не хорошо. Это инструмент для того, кто умеет пользоваться, кто знает, что ему там нужно. Когда я живу в Новгороде и занимаюсь научной работой удаленно от больших библиотек Петербурга и Москвы, интернет часто — хорошее подспорье. Русский интернет постепенно наполняется необходимой для меня научной, учебной информацией, оцифровываются архивные материалы, монографии, большое количество статей. Поэтому нельзя сказать, что интернет — это плохо. Я говорю, что студенты им пользуются не очень правильно, когда осваивают гуманитарные предметы.
Основа гуманитарного знания — это текст. Студенты формально относятся к преподавательскому требованию прочесть и понять текст. Я знаю, часть студентов даже коллоквиумы сдавали по краткому содержанию (не говоря уже о произведениях, вынесенных на экзамен), для меня это не было никаким секретом, я отчасти закрывала глаза на эту халтуру, потому что коллоквиумы — это моё время, мои силы, энергия, не включенные в нагрузку.
— И всё же, если раньше 50 книг могли прочитать, почему сейчас 10 не могут толком освоить? В чём причина?
— В той же изменившейся структуре общества, занятости информационного поля. Социальные сети отнимают колоссальное количество времени. Я ни в одной сети не зарегистрирована, потому что, как человек другого поколения, понимаю, что это убийство времени. Смотрю на дочку — она находит в сети и учебную информацию, и общение. Но это всё равно убийство времени. Кажется, что в интернете мы получим быстрее и качественнее информацию, но на ее поиски, на самом деле, уходит колоссальное количество времени.
Что такое гуманитарная культура? Широкое поле. Нам, гуманитариям, не нужна информация в концентрированном виде. Нам нужно много и разнообразно. Гуманитарные дисциплины сейчас плохо вписываются в общую картину информационного обмена. Смотрим гуманитарные итоги 2018 года: в интернете закрылся «Журнальный зал». Там очень быстро выкладывалась новая литература, обзоры, публикация в «ЖЗ» приравнивалась к публикации в ведущих научных журналах. Закрыли премию «Русский букер». На протяжении 90-х, 2000-х всё это существовало, а по итогам 2018 года не нашли спонсора. Говорят, что дышит на ладан один из ведущих толстых журналов «Октябрь» (в свое время именно на его страницах был впервые в России опубликован роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба»). Теперь не находится денег на продолжение его финансирования. То есть мы — свидетели того, что государство в настоящее время стремительно сворачивает гуманитарные проекты. Ему ни экономически, ни идеологически (как в советское время) невыгодно и неинтересно их поддерживать. Поэтому мы очень хорошо чувствуем, что гуманитарное поле, в котором мы живём, скукоживается, как шагреневая кожа. Понятно, что скоро гуманитарии окажутся в резервации, потому что гуманитарная культура, гуманитарное знание не нужно обществу в том объёме, в котором мы его ещё храним.
Впервые возникает ситуация, когда художественная литература больше не считается ценностью в обществе. Оказывается, общество совершенно спокойно без литературы может обходиться. Это очень горько, потому что мы понимаем всю ценность, всю важность хранения, освоения, передачи будущим поколениям прошлой культуры, литературы. Отказываясь от своего прошлого, общество быстро дичает и варваризуется. Умные люди говорят, что мы уже живём внутри гуманитарной катастрофы. Просто не замечаем, поскольку живём ежедневной бытовой рутинной жизнью, а на самом деле катастрофа уже разразилась.
— Вы сейчас преподаёте и в НовГУ, и в Санкт-Петербурге?
— В Петербурге я не только преподаю, но и занимаюсь научно-исследовательской работой. Моё основное место работы теперь Институт русской литературы — Пушкинский Дом. Это научно-исследовательский институт в структуре академии наук, научные сотрудники которого занимаются тем, что публикуют до сих пор еще не изданные тексты, готовят к изданию собрания сочинений русских писателей: Пушкина, Грибоедова, Тургенева, Некрасова, Толстого, Блока и других.
— Что на данный момент входит в список ваших научных интересов?
— Был в начале ХХ века такой поэт Михаил Александрович Зенкевич. Он неизвестен широкому читателю, но он входил в группу акмеистов наряду с Ахматовой, Мандельштамом, Гумилёвым. Сам он опубликовал очень небольшое количество своих поэтических произведений. В 1912 году у него вышла книжка «Дикая порфира», затем он перед войной выпустил ещё одну книжечку, а после революции его поэзия совсем не вписывалась в каноны соцреализма, и он почти перестал публиковать свои оригинальные стихи. Зенкевич, как и многие другие поэты, поэтически сформировавшиеся ещё до революции, ушёл в переводы, но для себя продолжал писать. И вот написанное «для себя» до сих пор не опубликовано. Правообладателем архивных текстов Михаила Зенкевича является его внук Сергей Зенкевич, который живёт в Москве. И мы сейчас совместно с ним готовим к публикации большую поэму Зенкевича «Торжество авиации», написанную в 1937 году и посвященную братьям Райт, американским конструкторам и первым лётчикам, которые открыли эру авиации.
Затем в планах у меня публикация пьесы Алексея Чапыгина. Был такой писатель конца XIX — начала ХХ века. Мы его знаем как автора исторического романа «Разин Степан». В советской литературе Алексей Чапыгин —родоначальник жанра исторического романа. В 1919 году он написал пьесу «Гориславич». Гориславич— это прозвище русского князя, которого мы знаем по «Слову о полку Игореве», там упоминается его имя. В конце XI века его родственники оставили без земельных наделов, которые он должен был получить после смерти своего отца. То есть Гориславич — князь-изгой. Изгой —это князь, оставшийся без земельного надела, такой кочующий князь без собственных земель. Чапыгин обнаружил сюжет, связанный с Гориславичем, в Новгородской летописи, и из этого сделал очень интересную пьесу. Попытался её опубликовать с помощью Горького в 1920—1921 годах, но пьеса написана архаическим языком (Горький отмечал, что пьеса написана языком XI века). Это не совсем так. На самом деле это был придуманный, намеренно архаизированный язык самого писателя, но для нового советского читателя такой язык был абсолютно недоступен. Для сцены тоже — персонажи «Гориславича» «камлают» на этом самом «гой еси», который никому не понятен, поэтому пьеса осталась лежать в архиве. Но с историко-литературной точки зрения этот текст чрезвычайно интересен, поскольку, во-первых, он — один из первых в новой послереволюционной России осваивает историческую тему, а, во-вторых, это текст экспериментальный с точки зрения художественного языка, который ещё предстоит исследовать. Это и есть те ближайшие задачи, которые, надеюсь, будут решены в наступившем году.
