Марина Бессуднова

 «Первое в истории „европейское экономическое пространство“ создали ганзейцы»

Доктор исторических наук Марина Бессуднова приехала преподавать на кафедре всемирной истории и международных отношений Новгородского университета из Липецка. Много лет Марина Борисовна изучает отношения между Россией и Ливонией, специфику противоречий, конфликтов, а также историю Ганзы. Она увлекает своими научными интересами студентов и вместе с коллегами, аспирантами работает над крупными грантовыми проектами.

Мы поговорили, как формировался список научных интересов, что значит комфортная атмосфера в университете и не затягивает ли рутина в исследовательской работе. Хотя изучение средневековой истории и ганзейских отношений выглядит очень любопытным и захватывающим. Марина Бессуднова рассказала, как ганзейские купцы отправляли своих детей к новгородцам «на выучку», почему они конфликтовали и дрались с горожанами, а также когда торговцы начали мошенничать и налаживать взаимоотношения с помощью пива.

— В чём вы видите миссию историка в XXI веке?

— Не допустить, чтобы русские ребята вырастали Иванами, не помнящими родства. Потому что всё, что мы имеем, — это в первую очередь русская культура и история. Это должно стать базой пресловутой «национальной идеи». Педагогика Возрождения — великая. В это время сформирован набор дисциплин, которые содействуют формированию личности. Какая дисциплина на первом месте? История. Так вот я с этим согласна.

История — это копилка человеческого опыта. Гуманисты называли её «учительницей жизни». Это не просто набор фактов, это набор проблем, которые в тот или иной период в контексте времени разрешались по-разному. А мы, такое впечатление, далеко не всегда хотим осваивать этот опыт. Не секрет, что историческое образование девальвируют, дисциплины исторического профиля сокращаются. Обычно в классических университетах на истфаках образование длилось пять лет было, причём все десять семестров обязательно шли исторические дисциплины. Средние века преподавались два семестра. Сейчас Средние века, как и все другие основные исторические дисциплины, ограничены программой одного семестра, изучение истории урезано, проблематика выхолощена. Потом говорят: «Студенты у вас плохо знают историю». Как им знать, если занятия по истории в программах исторических кафедр сведены к минимуму.

— Как сформировались ваши научные интересы? Как вы определяли для себя приоритеты в исследовательской работе?

— Это произошло в период моего обучения в аспирантуре Института всеобщей истории РАН. Моим научным руководителем была Ада Анатольевна Сванидзе — крупнейший специалист по Балтийскому региону, Швеции. Когда я пришла к ней, она спросила: «Чем ты хочешь заниматься?» Говорю: «Хотелось бы Балтикой». Она: «Может, Прибалтикой? У нас этим регионом никто не занимается». Так оно и случилось. При этом она добавила: «Я в этой Прибалтике ничего не понимаю, но буду грамотным читателем». И я ей благодарна, как методисту, учителю. Она была для меня «научной мамочкой», как говорят мои студентки. Я написала кандидатскую и докторскую по средневековой Прибалтике.

— Когда вы заинтересовались Ганзой?

— Где средневековая Прибалтика и Новгород, там нельзя обойтись без Ганзы. Это связующий механизм, действие которого базировались на взаимности интересов разных государств и народов. Ганзейские отношения цементировали отношения Новгорода, Пскова, т. е. русского Северо-Запада, с Ливонией, Северной Германией, Польшей, Западной Европой, включая Брюгге в Нидерландах и даже Лондон. Сохранить этот механизм хотели не только новгородцы, но и ганзейцы, создавшие первое в истории «европейское экономическое пространство». Мне это представляется крайне интересным.

Когда я писала первую диссертацию, меня поразило несоответствие того, что есть в источниках, и того, что присутствовало в советской историографии, а именно, мысль о положительности устремлений русских купцов к балтийской торговле и препятствиях русскому торговому капиталу со стороны ганзейских городов. Все это вызвало полное недоумение у тогдашней аспирантки, потому что в исторических источниках (это подтверждают и новые находки) ясно обнаруживается очень сильный интерес к развитию совместного русско-ганзейского торгового партнерства. Благодаря Ганзе Новгород получал западноевропейские товары – ткани, металл, включая серебро, сельдь и пр., которые потом поступали «низовым землям», а ганзейцы нуждались в базе для закупок дефицитных на Западе мехов, воска, различного сырья.

В результате этого общего интереса в русско-ганзейской торговой практике оформился своеобразный кодекс правовых норм, который в Новгороде называли «стариной». Его разработка осуществлялась совместно Новгородом и Ганзой на основе компромисса, добиться которого в виду различий западноевропейской и русской православной культур не всегда было легко.

Надо учитывать, что русская православная церковь выступала против активных контактов русских людей с «латинянами». Бытовое общение с ними - в гости пригласить, за стол посадить, считалось грехом, который предстояло замаливать, опасаясь епитимьи, церковного наказания.

Чтобы понять позицию церкви, достаточно заглянуть в написанные духовенством новгородские летописи, в которых про Ганзу слова нет. Если бы у нас не было других источников, кроме летописей, то мы про ганзейскую торговлю Новгорода вообще ничего не узнали.

— Чем отличались русские торговцы от европейских?

— Ганзейцы многого в русских традициях не понимали. Они, конечно, общались с русскими людьми, даже водили дружбу со своими торговыми партнерами, даже приглашали их в гости. У ганзейцев существовала даже традиция отправлять своих детей, которым в будущем предстояло стать купцами, на выучку в Новгород. Там они чаще всего проживали не на Немецком подворье, а на подворьях новгородцев, деловых партнеров своих родственников, где обучались русскому языку, основам купеческого деля, обзаводились знакомствами. Подобная практика мне представляется неоспоримым свидетельством высокой степени совместного доверия. Ведь ребёнка не пошлёшь к человеку, который будет плохо к нему относиться.

К сожалению, мало данных об этих ганзейских подростках, но кое-что интересное всё-таки есть. Например, мы знаем, что их брали в торговые поездки по Новгородской земле, доступ куда взрослому ганзейцу без особого разрешения был закрыт. Подросток в ходе таких поездок получал бесценный опыт знакомства с новгородским рынком, который он станет использовать, став взрослым купцом.

Проживая в семье новгородца, он заводил дружбу с новгородскими ребятишками, которые, вырастая, становились его деловыми партнёрами. Новгородско-ганзейская деловая среда, таким образом, начинала формироваться еще на подростковом уровне.

Но ведь Новгород представляли не только купцы, но и другие категории городского люда, весьма многочисленные. И если новгородские купцы стремились поддерживать с ганзейцами стабильные отношения, которые являлись гарантией их прибылей, были в Новгороде люди, не испытывавшие к ганзейцам особых симпатий.

— Почему горожане были недовольны иностранными купцами?

Наряду с людьми, которые сами не торговали, но обслуживали торговлю ганзейцев в Новгородской земле (грузчики, возчики, лодочники и др.) и были в ней заинтересованы, существовали простые обыватели, имевшие основания к недовольству ганзейцами. Значительная часть новгородско-ганзейских конфликтов возникало на бытовой почве. Ганзейцы, проживавшие на новгородском Немецком подворье, были полностью оторваны от привычной среды обитания и от семьи. Они жили в довольно строгой изоляции, не смея без разрешение покидать город, и все это создавало проблему организации досуга, особенно в случае с «зимними гостями», проживавшими в Новгороде с октября по апрель. Администрация Немецкого подворья во избежание стычек с новгородцами старалось ограничить выход ганзейцев в город, но, как правило, безуспешно.

— Из-за чего обычно происходили конфликты?

В ганзейской документации упоминаются конфликты ганзейцев с новгородцами на бытовой почве, включая драки. Один эпизод представляет особый интерес, поскольку речь идет не только об избиении новгородцами ганзейского купца, но также о стремлении унизить его, бросив в навоз.

Актуален был «женский вопрос». Женщин ганзейцы с собой не привозили и сводили дружбу с новгородками, которым явно нравилась манера их ухаживания – вежливость, подарки. Не обходилось, правда, без неприятностей: так, например, как-то один ганзеец поздно вечером выехал с подворья, причём взял с собой в качестве презента меха. В городе его ограбили, и все его попытки «получить управу» от новгородских властей кончились ничем. Тысяцкий не без усмешки поинтересовался: «Что это его понесло с подворья на ночь глядя?». Купец не ответил, но уж очень похоже, что причина коренилась в его новгородской зазнобе.

Были факторы, которые усиливали расположение к ганзейцам обычных горожан, например, ганзейское пиво. Пиво для Новгорода, где пили в основном медовуху, не было характерно, и вкус к нему у новгородцев выработался не без участия ганзейцев. Пиво варили на Немецком и Готском подворьях, и горожане использовали свои посещения подворья, чтобы насладиться этим хмельным напитком.

Почувствовав интерес, молодые люди из числа ганзейских приказчиков стали скрытно сбывать пиво, которое обычно запрещалось выносить с подворья, новгородским кабатчикам. Такой существовал неформальный способ русско-ганзейского сотрудничества!

Надо полагать, что на подворье не пускали тех новгородцев, кто был замешан в покушениях на ганзейцев, и это давало веский повод для поддержания с ними хороших отношений. Кстати, документально засвидетельствована продажа на подворье еще каких-то особых штанов, которые очень нравились новгородцам. Один мой коллега по этому поводу шуткой сказал: «Так вот когда джинсами фарцевать начали». Я думаю, это были шоссы, особый вид штанов вместе с носками, которые в Новгороде не шили.

В целом Новгород и новгородская администрация очень хотели сохранить мирные отношения с Ганзой, но, конечно, не в ущерб новгородской торговле. Дело в том, что с XV века в русско-ганзейских отношениях все более заметную роль стала играть так называемая «необычная торговля», которая велась обеими сторонами в нарушение традиций, обычаев, ганзейской торговли, что благоприятствовало совершению купцами противоправных деяний и приводило к конфликтам на сей раз профессионального характера.

— Какие есть примеры таких взаимоотношений?

— Главное, против чего возражали руководство как Ганзы, так и новгородские власти, касалось постепенного перехода от исконной меновой торговли к денежным операциям. Традиционный «бартер» («товар против товара» являлся неотъемлемой частью «старины», но под влиянием западноевропейской «коммерческой революции» XIV века он стал постепенно сдавать свои позиции.

Далее: меновая торговля предполагала совершение торговой сделки в одно время и в едином месте в присутствии свидетелей, которые удостоверяли качество выставленного на продажу товара и честность участников товарообмена. Удар по рукам, зафиксированный в источниках XV веке, уже тогда служил знаком свершившегося договора.

И вот на смену прямому обмену товарами пришла торговля в кредит, при которой сделка совершалась в отсутствие товара с оговоркой, где и когда произойдёт его доставка. Это было удобно, поскольку позволяло купцам задействовать сторонние ресурсы, но было чревато неисполнительностью и мошенничеством. Не было никаких гарантий, что покупатель не получит в конечном итоге некондиционный, бракованный или, как говорили ганзейцы, «фальшивый» товар.

Русские, например, могли поставлять растянутые или сшитые из кусочков меха, в также круги воска с залитым в них мусором, тогда как ганзейцы продавали неправильно расфасованную сельдь, помещая в бочку всякую мелочь, сверху прикрытую крупными тушками, или помещали в упаковку тканей короткие, а то и попросту разорванные куски. Ганзейские ткани поступали на Русь в опломбированных упаковках, новгородские археологи находят пломбы от них. В результате их обработки можно узнать, из каких западноевропейских городов и какими путями ткани поступали в Новгород. Многие исторические проблемы могли бы разрешиться на основе этой географии, но это вопрос будущего.

— А с какими источниками вы работаете?

— В средневековом Новгороде существовал собственный архив, свой архив был и на новгородском ганзейском подворье, но оба они не сохранились. Историки тем самым лишились многих возможностей по расширению своего научного поиска, но, к счастью, большой массив ганзейской документации сохранился в архивах бывших ганзейских городов. Тому немало способствовал обычай копировать документы и регистрировать их в городских книгах. При отсутствии подлинника, копии документов, которые использовались также в качестве приложений к корреспонденции, служат историкам хорошим подспорьем.

Существует большое количество ганзейских архивных коллекций, и тут надо отдать должное советским историкам Н. А. Казаковой, И. Э. Клейненбергу, А. Л. Хорошкевич, которые во времена «оттепели» обратились к этим источникам, начали их изучать, переводить, вводить в научный оборот. В первую очередь, речь шла о фондах Таллиннского городского архива, благо Таллинн находился тогда в составе Советского Союза. Кроме таллиннского изучению подлежат и другие зарубежные архивные фонды государств Балтии, Германии, Польши, Швеции.

Особо надо отметить Архив ганзейского города Любека и один из его разделов, Рутенику, где собраны документы, касающиеся русско-ганзейской торговли. История этого фонда очень интересна. В 1945 году архив Любека попал в Советский Союз и в 1991 году основная его часть вернулась в Германию, причем часть Рутеники по-прежнему числится пропавшей. Некоторые ее документы обнаружены недавно в Томске, что дает основание предполагать присутствие этой документации в России или в государствах, возникших на территории бывшего Советского Союза (некоторые из любекских документов до 1991 года находились в Армении). В настоящее время участники нашей исследовательской группы, в которую наряду с преподавателями входят аспиранты и студенты НовГУ, работают в архивах Любека, Берлина, Таллинна и Тарту, правда, из-за пандемии временно пришлось отказаться от зарубежных командировок и активно осваивать фонд копий. В этом году должны выйти в свет два сборника документов, по истории русско-ганзейской торговли XV века, а также моя новая монография, в приложении к которой будут опубликованы документы из Любека, ранее не публиковавшиеся.

— Вы возглавляете масштабное грантовое исследование экономических, политических и социокультурных отношений России и Прибалтики XV-XVII веков. Как сейчас продвигается работа по проекту?

— Ганза представляет только одно из направлений указанного грантового проекта, которое разрабатывается мной и моими учениками. Преподаватель нашей кафедры Николай Вячеславович Салоников изучает очень интересную проблематику, касающуюся интеллектуальных контактов России со странами Прибалтики, к которой имели отношение как русские мыслители, писатели, философы, деятели церкви, так и представители прибалтийских университетских кругов. Основным предметом его интереса является университет Дерпта (Тарту), первый прибалтийский университет, основанный в XVII веке. В нём сформировалась группа интеллектуалов, которые долгое время обеспечивали развитие наук и культуры в прибалтийском регионе. Николай Салоников пытается восстановить их состав путем изучения их книжного наследия, которое при Петре I оказалось в России и вошло в библиотеку российского просветителя Феофана Прокоповича.

Другое важное направление представляет молодой исследователь Даниил Бессуднов, который работает с документами так называемого Герцогского архива в Государственном тайном архивом прусского культурного наследия в Берлине. Предметом его изучения является протекторат как особая форма политических взаимоотношений, которую он рассматривает на примере польско-литовских государей первой половины XVI века, использовавших свои права протекторов в отношении Ливонии для включения этого государства в сферу своего влияния.

— Вы раньше были доцентом кафедры отечественной и всеобщей истории Липецкого государственного педагогического университета. Почему решили переехать и начать работать в НовГУ?

— Я перебралась в Новгород в 2016 году по разным причинам, в том числе и потому, что Новгород как центр русско-ганзейской торговли представлял для меня особый интерес. А я к тому времени уже почти 30 лет занималась историей средневековой Прибалтики, русско-ливонскими отношениями, Великим Новгородом, Ганзой, и для активизации работы в этом направлении Новгород подходил все-же больше, чем Липецк, расположенный в Черноземье, где у исторической науки существуют иные приоритеты. Поэтому когда директор Гуманитарного института НовГУ Елена Владимировна Торопова пригласила меня в качестве преподавателя, я с благодарностью приняла ее приглашение. И уже тогда там существовала комфортная атмосфера для преподавания и научной деятельности, в которой я с моими учениками находимся и в настоящее время.

— В чём это проявляется? Как вы ощущаете комфортную атмосферу в коллективе?

— Речь идет не просто об одобрении наших предложений и инициатив, связанных с разработкой наших научных проектов, но и очень активная помощь. Я очень благодарна исполняющему обязанности ректора Юрию Сергеевичу Боровикову за неизменно доброе, человечное отношение и поддержку наших проектов. Особую благодарность я хотела бы выразить заведующей кафедры всемирной истории и международных отношений Валентине Владимировне Грохотовой, без заботы и внимания которой результаты нашей научной работы могли оказаться много скромнее. Она, с моей точки зрения, представляет собой Руководителя с большой буквы, который всегда расположен помогать подчиненным в их проблемах. Достаточно просто обратиться к ней по тому или иному вопросу, и сразу рождается идея, которая начинает воплощаться, что дает стойкое представление о локоть друга.

В целом в НовГУ я не знаю ни одного коллеги, который бы служил помехой, что довольно часто, чего греха таить, случается в университетской среде. Наша кафедра в этом отношении составляет приятнейшее исключение.

— Как вы выстраиваете отношения с учениками? У вас много последователей?

— Из тех, кто особо активно работает в рамках наших научных проектов, прежде всего на ум приходят имена тех, кто приехал вслед за мной из Липецка, Валентина Якунина, Елизавета Попова, Артем Ушаков. Ребята почувствовали перспективу развития своей научной работы и то доброе отношение, о котором уже говорилось. Конечно, очень хочется пополнить «отряд» новгородцами, но пока особых успехов тут нет. Мы взяли студентку-филолога Валерию Киркину, специалиста с немецким языком, но очень хочется заинтересовать нашими исследователями и историков.

— Как устроена жизнь исследователя? Как вы ищете источники и документы?

— Ученики во многом действуют самостоятельно. Мы сейчас заняты расширением поискового поля историков, которые занимаются русско-ливонскими и ганзейскими контактами. Надо отметить, что в этой области мы в настоящее время пока еще существенно отстаем от западноевропейских коллег. Многие документы по этим темам до сих пор не опубликованы, а если публиковались, то перевести их способен не каждый, поскольку они составлены на особом диалекте исторического немецкого языка. Для работы с ганзейской документацией нужен поэтому долгий процесс обучения, а у нас в России, к сожалению, даже ведущие университеты не производят подготовку специалистов такого профиля.

— Что для вас самое ценное в работе со студентами и аспирантами?

— Когда работаешь на одной волне в атмосфере взаимопонимания, которое создает ощущение непередаваемого комфорта в отношениях преподавателя и учеников. Стараюсь привить им верность нашей профессии и упорству в достижении цели. Да, не получается, не понимаешь этого куска в тексте, давай попробуем по-другому или оставим данный фрагмент, на котором глаз уже «замылился», потом вновь за него возьмемся. Главное — не прерывать практику, поэтому редкий день мы обходимся без занятий по палеографии или языку.

— Как вам удаётся сохранить исследовательский интерес, любопытство? Рутина не затягивает?

— В целом нет, хотя много неприятных моментов происходит от обилия документации, связанной с преподавательской работой. Рабочие программы, например, приходится переделывать чуть ли не каждый год, не понимая, зачем это вообще нужно. Время, которое можно было бы потратить на преподавание, работу с ребятами, подготовку смены, приходится тратить на эту бесконечную «бумагопрядильню». Может, я не права, но нас просто душат документацией.

 Фото: Светлана Разумовская