Евгений Петров

Зачем студент НовГУ пишет музыку для детей и изучает архетипы в киноужасах

За 26 лет жизни Евгений Петров уже успел побывать артистом, композитором, студентом, солдатом и преподавателем. И почти во всех начинаниях он не планирует останавливаться. Евгений взял в руки гитару, будучи подростком, и почти сразу решил превратить хобби в профессию, для чего и поступил в новгородский областной колледж искусств имени Рахманинова. Год службы в армии тягу к высокому не отбил — скорее, наоборот. Поэтому теперь Евгений Петров — студент кафедры философии, культурологии и социологии НовГУ. Нашему изданию Евгений рассказал о выборе профессии, быте музыканта на военной службе, а также о том, что стать рок-звездой никогда не поздно.

Что пьянит в 16 лет?

— Начнём с основ. Как началось ваше увлечение гитарой, и в какой момент вы решили превратить его в профессию?

— Играть я начал в подростковом возрасте. Началось всё с того, что дома стояла гитара моего отца, на которой он периодически играл. А ко мне в гости периодически приходил друг. Он увидел гитару, сказал, что умеет играть «Пачку сигарет». Ну, и сыграл её. А мне стало дико, отвратительно завидно — почему он может, а я — нет. В итоге, он научил меня играть эту песню — и год мы играли только аккордами в две гитары «Пачку сигарет». Со временем я стал разучивать другие песни. К сожалению или к счастью, я вырос в маленьком селе Лычково Демянского района. И у меня не было возможности заниматься гитарой ни в музыкальной школе, ни в кружках. Но у меня был интернет. И в 16 лет дошло до того, что я поступил в новгородский колледж искусств имени Рахманинова. Хотя преподаватели отговаривали меня поступать на отделение гитары. Говорили: «Гитаристов как собак нерезаных, давай ты лучше на тромбон пойдёшь?» Родственники подальше говорили, что музыка «это вообще несерьёзно, ты этим не заработаешь, нужна нормальная профессия». Но я всё-таки поступил на гитару, отучился. С тех пор веду и преподавательскую, и исполнительскую деятельность.

Сейчас понимаю, что родственники тогда воспроизводили стереотип «музыкой не заработать». Я не понимаю, откуда он взялся. Сейчас музыкой зарабатывать вполне возможно — от частных уроков и игры в ресторанах до сессионной студийной работы и заказного компрозиторства.

— Вы переехали 16-летним подростком из небольшого села в Великий Новгород. Расскажите про этот опыт. Что это было за время?

— Я бежал в цивилизацию, где можно учиться музыке. Тогда я дорвался до свободы — и она меня буквально опьянила. Первый год учёбы был очень маргинальным — чего только я не делал и не пробовал. Но говорить об этом не будем. Это сказалось и на учёбе — в предметах по гитаре я скатился чуть ли не до троек. По прошествии лет, наверное, можно скинуть такое поведение на адаптацию. А так — в городе не потерялся. Один раз, конечно, уехал на «двойке» в Панковку по ошибке — но смог вернуться. Это, я знаю, удаётся не всем.

Когда я попал в колледж, сравнивал всё со школой. Мне казалось, что я учусь в некоей небесной обители. Потому что в школе я был «белой вороной». Мол, «чё ты такой волосатый, в рваной одежде, в футбол не играешь?». К тебе такое скрытое пренебрежительное отношение среди сверстников. А в колледже ты попадаешь в среду таких же, как ты — и они тебя понимают. Это чувство очень сильно вдохновляло в первые годы учёбы.

— Если говорить о мировоззрении, то в 16 лет любой гитарист хочет быть рок-звездой. Было ли такое у вас — и сохранилось ли это желание перед выпуском?

— Рок-звездой я стать определённо хотел — и на четвёртом курсе это желание сохранилось. Только амбиций стало поменьше. На первый курс ты приходишь с верой в то, что ты идеально играешь на гитаре — лучше тебя только Slash и Кирк Хэммет из Металлики. Третий после них ты. Но четыре года в колледже тебе последовательно вдалбливают, что тебе даже до этих двух работать и работать.

Это очень важная роль колледжа — умерить амбиции.

Я не согласен с теми, кто считает, что это плохо. Мне амбиции поумерили — объяснили, кто я такой и какой путь надо пройти, чтобы добиться желаемого. Мне повезло с наставниками.

Поэтому цели на момент выпуска были те же. Единственное, я разочаровался в высшем музыкальном образовании. Сразу скажу, речь не про консерватории, про это ничего не знаю. Но за четыре года в колледже наслушался от старших товарищей о том, что из себя представляет обучение в каком-нибудь Институте культуры. Самое главное в высшем музыкальном образовании — это работа с преподавателем по специальности. А в таких «культурных» вузах с этим очень плохо. Там куча других, общих предметов — но друзья говорили, что своих преподавателей по специальности они видят два раза в год: когда дают студенту программу, и когда её принимают.

— Стать рок-звездой — это всё понятно. Но вот приближается выпуск, надо думать, как зарабатывать деньги на хлеб насущный. Как было с этим?

— Ну, зарабатывать своей профессией я начал уже на втором курсе. Деньги были нужны, а у родителей просить уже стало стыдно. И с 17 лет я начал преподавать гитару. Я уже знал, что такой профессиональный пласт у меня есть — могу учить гитаре других людей. И это всегда востребовано — люди, желающие научиться играть, никогда не заканчиваются.

Вообще, я всегда придерживался принципа, что нужно решать проблемы по мере их поступления. Знал, что после окончания колледжа пойду в армию. Следующий шаг был прописан. А пока служил, моя супруга вернулась в Парфино и сообщила мне, что там есть место преподавателя гитары в местном ДК, и меня там ждут. Поэтому я вернулся с армии — и через две недели уже работал.

Из гитаристов — в связисты

— Почему решили пойти в армию?

— Это точно не было идеологическим жестом. Я прекрасно понимал, что я абсолютно здоров, мне поставили категорию годности «А». Честно, про «откосить» даже не думал. Я рос с мыслью, что это мой путь — я закончу колледж, а дальше пойду в армию.

В службе, как это ни удивительно, мне помогла музыка. Изначально была возможность пойти в оркестр, но к тому моменту, как я выпустился из колледжа, места в нём закончились. А оркестр — это даже не армия. Ты просто встаёшь в 6:30, ходишь в форме, но всё время занимаешься музыкой. Но я туда не попал. В военкомате меня определили в связисты — сказали, что музыканты в этих войсках нужны. Полгода я изучал азбуку Морзе — слух и чувство ритма там очень пригодились.

Музыкант вообще в армии ценится. Я помню, один раз нас построили и сказали — всем, кто с музыкальным образованием, выйти из строя. Я вышел, нас отвели в дом культуры на прослушивание, первое в моей жизни. Директор нас послушал, забрал меня и несколько сослуживцев к себе «под крыло». И какую-то часть службы я вставал утром и шёл в клуб готовить концерт. Мы писали песни и аранжировки к ним — можно сказать, работал по специальности. Да, за год армии я, конечно, потерял техническую форму в игре, которая во время выпуска из колледжа была «на пике». За год службы она существенно просела. После приходилось тяжело и кропотливо восстанавливать. Потеря гитарной «формы» — это единственная обида на армию. Но спустя год я всё восстановил — и сейчас играю даже лучше.

Службу я, скорее, вспоминаю с теплотой. Не поддерживаю точку зрения, что в армии везде отвратительно. Ведь в СМИ обычно попадают только случаи негатива — когда кого-то расстреливают, насилуют, вешают в шкафах. Я попал в интеллигентные войска — связистов обычно называют «лысой интеллигенцией». Там и офицеры с мозгами, они не будут на тебе сидеть, когда ты отжимаешься. И солдаты адекватные. Поэтому, если и было что-то плохое, со временем оно стёрлось.

Но моя девушка, а ныне жена, говорит, что первое время после службы меня невозможно было терпеть. И сейчас я понимаю, почему.

Представляете, ты год живёшь в обществе, где нет женщин. А общество без женщин — отвратительное. Там даже не используют прилагательные, только глаголы, половина из которых нецензурны.

И вот после года там ты возвращаешься в цивилизованное общество, где тебе надо выстраивать коммуникацию, говорить без мата, выражать эмоции. Этот период моей адаптации для близких был отвратительным.

Пока что не 60 лет

— Тяжело ли было начинать работать с детьми в доме культуры с проблемами в коммуникации после армии?

— Я не помню, но дети, которых я тогда учил, рассказывали мне уже после выпуска, что в тот период со мной было тяжело. Говорили: «Вы были вроде бы и смешной, всегда шутили, но в то же время вели себя жёстко и агрессивно». Я же ничего такого не ощущал, это видели лишь окружающие.

— Что такое ваш кружок гитары для детей в таком не самом перспективном и позитивном месте, как Парфино?

— Когда я пришёл, там было непаханое поле. Много лет никто не учил детей профессионально играть на гитаре. Поэтому я собрал сливки с молока. У всех детей, с которыми я занимался первые месяцы, горели глаза — они приходили на урок на полчаса раньше, готовились к каждому занятию.

Не сказать, что в Парфине детям совсем нечего делать. Тут есть кружки, работающий дом культуры. Но молодёжь отсюда уезжает и почти никогда не возвращается.

— Как композитор вы выросли со времён выпуска из колледжа?

— Сложно оценить — есть развитие или нет. Сейчас я, в основном, пишу в стол — у меня накопилось наработок на пару альбомов. Надеюсь, они когда-то станут песнями — когда появится поэт и наложит текст на мою музыку.

Я периодически пишу музыку для детей. В один момент у меня собрался ансамбль из гитаристов, и я долго думал — что же им дать для совместного исполнения? Перерыл весь интернет, ничего подходящего не нашёл, психанул и написал сам. Им вроде понравилось.

Когда пишешь для детей, у тебя будто понижается планка ответственности за оригинальность. Ты думаешь: «Это ж детям, это ученическое». И пишется в сто раз легче, и интереснее, чем музыка для становления рок-звездой. Раньше мне всегда хотелось сыграть посложнее — добавить сбивок, 16-х нот, ещё чего-нибудь. Сейчас слушаю свою музыку для ребят и думаю: «И так хорошо звучит, без наворотов».

Стараюсь заставить себя действовать в парадигме «меньше нот, больше смысла».

В этом, наверное, тоже есть развитие как композитора.

— Какие у вас основные педагогические принципы?

— Когда ко мне приходит ребёнок, я всегда спрашиваю у него лично, без родителей, хочет ли он учиться гитаре? В половине случаев дети говорят «нет». И тогда мы уже говорим с родителем — либо перестаём издеваться над ребёнком, либо ждём, пока появится интерес. Потому что учить того, кто не хочет учиться, бессмысленно.

Второй принцип — баланс между тем, что хочет играть ребёнок, и что мне нужно от него. На первом уроке я всегда спрашиваю: «Какие песни ты хочешь играть? Чему хочешь научиться?» И через месяц-полтора мои ученики обычно уже играют какую-то из своих любимых мелодий. Потому что на первом этапе очень важно заинтересовать ребёнка. Это потом уже можно разучивать сложные песни.

— Не видите противоречия в том, что в 16 лет вы хотели стать рок-звездой с концертами на стадионах, а спустя десять лет преподаёте гитару в Парфине? Нет чувства нереализованных возможностей?

— Ну мне же не 60 лет. Я считаю, что сейчас получаю ценнейший опыт и базу знаний для будущей работы. Это, во-первых. А во-вторых — за время учёбы в колледже я понял, что значит «становиться рок-звездой», понял, как это делается. Ты должен вкладываться — и материально, и временем. И тогда получится. А сейчас понимаю, что не хочу вкладываться — у меня нет на это времени.

Сейчас музыки стало очень много — и что бы ты ни написал, оно утонет, как в море. Тебе остаётся с этим смириться и использовать имеющиеся для продвижения инструменты. Возможно, пока я в Парфине, это — часть моего пути в «анабиозном сне». Материал лежит в столе, потому что мне здесь не с кем его играть. Но ведь в будущем, при переезде или ещё как-то, всё может выстрелить.

Я считаю, что не нужно переживать об упущенных возможностях, пока тебе не 90 лет. Зачем? Это лишние мысли.

— Зачем решили получать высшее образование? И почему культурология?

— Ну, получить высшее образование — это ведь пунктик у всех в голове. Если ты хороший человек, у тебя должно быть высшее образование, как говорил мой дедушка. Я пришёл из армии, отдохнул год, а потом встал вопрос с поступлением. Стал изучать варианты, интересовали, конечно, гуманитарные науки. Потому что я ни разу не технарь. В гуманитарной сфере же интересовало направление, связанное с культурой и искусством. Отсёк лишнее и понял, что подходит только культурология. Поэтому о выборе не жалею ни разу. Всем советую нашу кафедру.

— Уже выбрали специализацию?

— К моей радости, нам разрешено изучать современное искусство. Меня интересует кинематограф и видеоигры. Что огорчает — в таких дисциплинах как «история культуры» и «история искусств» нет ни слова о музыке. Я-то всё это в колледже проходил, а другие студенты упускают очень важные пласты. В кино и видеоиграх я изучаю три жанра: антиутопии, постапокалипсис и ужасы, потому что они насыщены архетипическими символами и образами. 

 В последнее время мне нравится писать научные статьи. Это ведь тоже создание нового — такое производство смыслов.

— В гуманитарной сфере давно идёт дискуссия — считать ли видеоигры искусством наравне с литературой и кинематографом? Что думаете?

— Конечно, считать. Ведь это развитие человеческой культуры. Я сейчас как раз пишу работу об этом. Игры — это новое кино. Если взять серии «Метро» или Wolfenstein, то там процентное соотношение кинематографических сцен и игрового действия — 30 на 70 или даже 40 на 60. Раньше у создателей игр не было технической возможности насытить игры роликами. Теперь она есть. Поэтому современному геймеру недостаточно просто игрового процесса — ему нужна глубина, проработанный сценарий и персонажи, к которым он привяжется, которым будет сопереживать.